ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814 -1841)

Третью часть образует шестнадцатистрочное заключение - гневная инвектива в адрес истинных виновников трагедии. Есть в «Смерти Поэта» и еще одна композиционная особенность. Оно словно составлено из «блоков»: лирико-монологических, субъективно-выразительных и объективно-изобразительных, сюжетно-повествовательных, чередование которых придает стихотворению особую динамику. Переплетение противоположных начал характерно и для языка, стилистики стихотворения. В нем противостоят и дополняют друг друга две поэтические тональности: гражданственно-обличительная, ораторская, когда речь идет об убийцах поэта, и лирически проникновенная, напевно-музыкальная, когда автор обращает слова любви и преклонения к «дивному гению». Синтез в содержании и поэтике стихотворения полярных начал (любви и ненависти, лиризма и сатиры, гражданственности и элегичности, высокой торжественности и развенчивающей сниженности, ораторской приподнятости и задушевной проникновенности) обусловливает его сложную жанровую природу, не поддающуюся одномерным определениям.

Тема поэта, его назначения и судьбы - одна из главных в зрелой лирике Лермонтова. В стихотворении «Поэт» проявляется характерная для поздней лермонтовской лирики «связь времен»: роль поэта рассматривается последовательно в его настоящем, прошлом и будущем. Диалог настоящего с прошлым и будущим придает «Поэту» черты исторической масштабности и эпичности. Новый поворот тема поэта получает в стихотворении «Памяти А. И. Одоевского», написанном Лермонтовым в 1839 г. при известии о смерти его друга-декабриста на Кавказе. Стихотворение подкупает задушевностью и естественностью разговорных интонаций. Самое ценное для Лермонтова в его друге - вера в людей, в их будущее. Его судьба как поэта и гражданина трагична: «И свет не пощадил - и Бог не спас!» И все же - «Он сохранил и блеск лазурных глаз, И звонкий детский смех, и речь живую, И веру гордую в людей и жизнь иную».

В стихотворении «Не верь себе» (1839) Лермонтов вновь обращается к типично романтической теме «поэт и толпа», но с далеко не традиционным к ней подходом. Сочувствуя «молодому мечтателю», ценя его способность открывать в своей душе «родник простых и сладких звуков», поэт не склонен презрительно отталкиваться и от толпы. Она предстает здесь не только как безликая масса, нивелирующая личность, но и в скрытых драмах, подчас трагедиях отдельных лиц. «Правды» поэта и толпы во многом меняются местами, уравниваются, обнаруживая свою относительность. Полифонический диалог голосов и позиций еще более отчетлив в стихотворении 1840 г. «Журналист, читатель и писатель». Это даже не диалог голосов и правд, а скорее их «полилог», из которого вырастает далеко не однозначная позиция автора.